Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа] - Стивен Ван Дайн

— Вот какая штука, сэр, — сказал он, подавая её Маркхэму. — Полицейский у наружных дверей сейчас увидел, что из почтового ящика торчит бумажка, и взял её, чтобы посмотреть. Что вы думаете, сэр, об этом?

Маркхэм с недоумением рассматривал её некоторое время и без единого слова передал Вансу. Я встал и посмотрел через его плечо. Это была почтовая бумага обычного размера, сложенная так, чтобы её можно было опустить в ящик для писем. На ней бледно-синими чернилами было отпечатано на машинке крупными буквами несколько строк.

Первая строка гласила:

«Джозеф Кокрейн умер».

На второй стоял вопрос:

«Кто убил Кок-Робина?»

А внизу было напечатано:

«Сперлинг значит воробей».

В нижнем правом углу, на месте подписи, стояло слово, отпечатанное прописными буквами:

ЕПИСКОП

Глава V

ЖЕНСКИЙ КРИК

Суббота, 2 апреля, 2 часа 30 минут пополудни

Поглядев на странную записку с не менее странной подписью, Ванс достал монокль и стал его неторопливо прилаживать, что всегда являлось признаком сдерживаемого интереса; через монокль он снова внимательно прочёл её и передал Арнессону.

— Вот ценный фактор для вашего уравнения.

Арнессон бегло взглянул на записку и с кислой гримасой положил её на стол.

Я уверен, что духовенство тут ни при чем. Оно ведь ужасно ненаучно. Их математикой не проберёшь. Епископ… — раздумывал он. — Я не знаю ни одного епископа. Думаю, что я выброшу эту абракадабру из моих вычислений.

— Если вы это сделаете, м-р Арнессон, — серьёзно возразил Ванс, — то ваше уравнение обратится в пепел и разлетится по ветру. Мне, наоборот, это послание кажется весьма значительным. В самом деле, я думаю, если вы разрешите высказать мнение непосвящённому, что это пока единственная самая математическая вещь в данном процессе. Она исключает всякую случайность. Это некая постоянная, управляющая всеми уравнениями.

Хэс с ясно выраженным отвращением смотрел на бумагу.

— Какой-нибудь безумец написал это, м-р Ванс, — заявил он.

— Несомненно безумец, сержант, — согласился Ванс. — Но не отвергайте того факта, что этот безумец мог знать много интересных, интимных подробностей. Вспомните, что второе имя м-ра Робина было Кокрейн, что он убит стрелою из лука, и во время его смерти где-то вблизи находился м-р Сперлинг. Кроме того, этот хорошо осведомлённый безумец предвидел убийство, потому что эта бумажка брошена в ящик для писем до появления на сцене вас и ваших людей.

— Если только он не был одним из зевак на улице, бросившим записку, когда полицейский повернулся спиной.

— А сначала сбегал домой и аккуратно отпечатал своё сообщение на машинке, да? — Ванс с грустной улыбкой покачал головой. — Нет, сержант, боюсь, что ваше предположение не подойдёт.

— Так что же это, черт возьми, значит? — спросил Хэс.

— Не имею ни малейшего представления. — Ванс зевнул и встал. — Пойдём, Маркхэм, поговорим немного с этим м-ром Друккером, которого так ненавидит Бидл.

— С Друккером! — с удивлением воскликнул Арнессон. — А он здесь при чем?

— М-р Друккер заходил сегодня сюда утром, чтобы повидаться с вами, — объяснил Маркхэм, — и вполне возможно, что он встретил здесь Робина и Сперлинга. — Он ненадолго остановился. — Угодно вам пойти с нами?

— Нет, спасибо, — Арнессон выбил трубку и встал. — Мне ещё надо просмотреть целую кучу студенческих работ. Думаю, что вам лучше было бы взять с собою Белл: леди Мэй немного чудаковата.

— Леди Мэй?

— Виноват. Забыл, что вы её не знаете. Мы все зовём её леди Мэй, так, из вежливости. Старушке это нравится. Я говорю о матери Друккера. Странная личность, — Он покрутил пальцем у виска. — Немного тронулась, но совершенно безопасна. Уверена, что солнце всходит и заходит только для Друккера. Возится с ним, точно с младенцем. Печальное положение… Да, так возьмите с собой лучше Белл. Леди Мэй её любит.

— Хорошая мысль, м-р Арнессон, — сказал Ванс — Вам не составит труда спросить мисс Диллард, не будет ли она так добра пойти с нами?

— Ну конечно, — сказал Арнессон и с улыбкой пошёл наверх.

Через несколько минут мисс Диллард присоединилась к нам.

— Сигурд сказал мне, что вы хотите видеть Адольфа. Он, конечно, не будет иметь ничего против, но бедная леди Мэй волнуется от малейших пустяков…

— Надеюсь, мы не взволнуем её, — успокоительно сказал Ванс — Но, видите ли, м-р Друккер был здесь утром, и кухарка говорит, что она как будто слышала, как он разговаривал с м-ром Робином и м-ром Сперлингом в стрелковой комнате. Может быть, он и поможет нам.

— Наверное, если только сможет, — пылко ответила молодая девушка. — Но вы, пожалуйста, будьте осторожны.

— В её голосе были просительные, защищающие интонации, и Ванс с любопытством посмотрел на неё.

— Расскажите нам что-нибудь о миссис Друккер. Почему мы должны быть с ней так осторожны?

— Жизнь её была так трагична, — объяснила Белл. — Когда-то она была великой певицей. Не второстепенной артисткой, а настоящей примадонной с блестящей карьерой впереди. Она вышла в Вене замуж за известного критика Отто Друккера, а через четыре года родился Адольф. Когда ребёнку было два года, она уронила его на Пратере, и с этого момента вся её жизнь изменилась. Спина у Адольфа была повреждена, и он стал калекой. Это разбило сердце леди Мэй. Она считала себя виновницей несчастья, бросила сцену и посвятила себя уходу за сыном. Через год, когда муж её умер, она переехала в Америку, где жила в девичестве, и купила дом, в котором они теперь живут. Вся её жизнь сосредоточилась на Адольфе, ставшем горбуном. Она пожертвовала ради него всем и ухаживает за ним, как за ребёнком… — тень пробежала по её лицу. — Иногда я думаю, да и все так думают, что он и в самом деле ребёнок. Она впала в болезненное состояние, болезнь её — ужасная, потрясающая материнская любовь, безумие нежности, как говорит дядя. За последнее время она стала особенно странной. Я часто заставала её с руками, прижатыми к груди, точно она держала ребёнка: при этом она тихонько напевала старинные немецкие колыбельные песни… И она стала ужасно ревнивой, ревнует его ко всем. На прошлой неделе я пошла навестить её вместе с м-ром Сперлингом, — мы часто её навещаем, она такая одинокая, несчастная. Она свирепо посмотрела на него и сказала: «А почему же он не калека?» — Девушка замолчала и посмотрела на нас.

— Теперь вы понимаете, почему я просила вас быть осторожнее? Леди Мэй может подумать, что мы пришли с дурными намерениями относительно Адольфа.

— Без нужды мы не станем увеличивать её страданий, — сочувственно сказал Ванс. — А где расположена комната миссис Друккер?

Девушка изумлённо взглянула на него и тотчас же ответила:

— В западной части дома. Из её балконного окна видно наше стрельбище.

Ванс вынул портсигар и тщательно выбрал папиросу.

— А она часто сидит у окна?

— Очень часто. Леди Мэй всегда смотрит, когда мы упражняемся в стрельбе. Я уверена, что ей тяжело смотреть на это, потому что Адольф недостаточно силён для стрельбы. Он пробовал несколько раз, но сейчас же уставал и теперь совсем перестал упражняться.

— Она, возможно, потому и смотрит на вас, что это её мучает, самоистязание, знаете ли… Большое несчастье быть в таком положении, — Ванс говорил ласково, что для знающего его натуру было несколько удивительно. — Может быть, — прибавил он, — было бы лучше зайти сначала на минуту к миссис Друккер. Наш визит, вероятно, не так бы её испугал. Без ведома м-ра Друккера можно пройти в её комнату?

— Да, конечно. — Идея эта понравилась молодой девушке. — Мы можем пройти через чёрный ход. Кабинет Адольфа находится в передней части дома.

Миссис Друккер сидела у большого окна на старинной кушетке, вся обложенная подушками. Мисс Диллард поздоровалась с ней и нежно поцеловала её в лоб.

— У нас в доме произошёл ужасный случай сегодня утром, леди Мэй, — сказала она, — и эти джентльмены пожелали навестить вас. Я предложила проводить их. Вы не сердитесь?

Бледное, трагическое лицо миссис Друккер было повёрнуто к окну, но, когда мы вошли, выражение ужаса застыло на нем. Это была высокая, чрезвычайно худая женщина; кисти её рук, лежавшие на ручках кресла, были испещрены жилами и морщинами, как лапы сказочных птиц. Лицо её так же было измождено и покрыто глубокими морщинами, но она не выглядела отталкивающе. Украшали лицо ясные и живые глаза, прямой нос. Хотя ей, вероятно, было далеко за шестьдесят, волосы у неё были тёмные и густые.

Несколько минут она не двигалась и не говорила. Наконец, руки её медленно сжались, и губы раздвинулись.

— Что вам нужно? — раздался низкий звучный голос.

— Миссис Друккер, — начал Ванс, — как уже мисс Диллард сообщила вам, в их доме сегодня утром произошла трагедия; так как из вашего окна хорошо видно стрельбище, мы подумали, что, может быть, вы видели что-нибудь и поможете нам в нашем расследовании.